Тем не менее, в приграничной полосе было принято решение заранее сформировать усиленную линию обороны, хотя и без полноценных УР-ов на новой границе. Войска, занявшие отведённые для обороны позиции, окапывались обычным способом – причём рыли не отдельные ячейки, а полноценные системы окопов – соответствующие изменения в уставах прошли осенью последнего мирного года.

Такое решение – об усилении первой линии, было принято на основе послезнания – ибо в «тот раз» она просто лопнула, позволив быстро достичь первоначальные цели немцев. Превосходство как в численности, так и в технике наступающих немецких сил, даже без учёта лучшей обученности и подготовки вермахта, было подавляющим. А с учётом быстро завоёванного господства люфтваффе в воздухе…

Штаб ПрибОВО (свыше трёхсот генералов и офицеров) после десятого июня занял заранее приготовленный командный пункт в лесу, в 18 км северо-восточнее Паневежиса.

Генерал Ф.И.Кузнецов, которого «тогда» многие поругивали в послевоенных мемуарах и исследованиях за поражение в Прибалтике, тем не менее, и в «тот раз» многое пытался выправить, спохватившись, правда слишком поздно, буквально перед самой войной. В «этот раз», заняв пост руководителя округа также в декабре 1940, он имел (как и другие высшие командиры из округов) ясные указания из Генштаба, «что и как» делать, окончательно детализированные в описании «самого вероятного ближайшего будущего» в мае, в общении в Москве. Соответственно, успел он намного больше. А Москва, как он стал догадываться зимой, имела чёткий план, весь смысл которого Фёдор Исидорович осознал, получив «свежайшие и точные разведданные» (с таковой формулировкой всё это было доведено до него) с дислокацией немецких сил перед границей.

Его самого и подчинённый ему округ ещё зимой начали готовить к летней схватке!

67-я стрелковая дивизия (державшая оборону вокруг города и ВМБ Либава/Лиепая, из которой в начале июня были уведены в Кронштадт все неисправные корабли в ремонте – старый эсминец типа «Новик» – ныне «Ленин» и несколько подводных лодок – «Малюток» и других, доставшихся от ликвидированных прибалтийских лимитрофов), 10-й, 11-й и 16-й стрелковые корпуса с корпусной артиллерией, а также части армейского подчинения – 23-я, 126-я и 128-я стрелковые дивизии, составлявшие первую линию обороны против германского наступления, были доведены зимой до штатной численности и держали намного более плотную и качественную оборону на границе от побережья до района западнее Друскининкая.

Этим, дислоцировавшимся на самой границей стрелковым соединениям с приданными корпусными частями из состава вверенных Кузнецову сил округа было предназначено ценой своей гибели затормозить наступление немцев в Прибалтике в самом начале войны.

Полнокровные стрелковые корпуса и отдельные дивизии, со всей артиллерией, ведущей артогонь с позиций с пехотой, прикрытые всеми средствами ПВО, не раздёрганными, как в «тот раз» и по новым штатам, зарывшись в землю, продержались весь день 22 июня, не дав прорвать свою оборону.

Немцы, атаковавшие превосходящими силами, понеся немалые потери, конечно, в нескольких массированных атаках растерзали пехоту РККА из этих, отправленных на заклание во имя высших целей соединений Красной Армии. К исходу 22 июня в перечисленных выше соединениях Красной Армии осталось около половины личного состава и треть техники.

Но и германцы платили большую цену. Танковые дивизии 41-го, 56-го, 39-го и 57-го моторизованных корпусов немцев, шедшие на острие атак, попали под артиллерийские удары (не особо точные, но мощные и всё равно собиравшие свою кровавую дань) дивизионной и корпусной артиллерии РККА и весьма мощные массированные авиаудары смешанных авиадивизий ПрибОВО, хорошо прикрытых истребителями и достаточно удачно пережившие первые удары люфтваффе по аэродромам.

Данному обстоятельству (как в ПрибОВО, так и в округах, находящихся южнее) способствовало понимание одного очень примечательного факта, фактически проигнорированному советскими военными в 1940/41 гг (и осознанному намного позже) в истории «мира Рожкова» – война в Европе показала, что не меньшим, а фактически большим фактором в успехе воздушной войны стали не сами воздушные бои, а мощные и точные авиационные удары по аэродромам противника! То, что подобный вывод напрашивался по результатам авиационных ударов люфтваффе в ходе немецкого блицкрига в Европе – было фактически объявлено германской пропагандой. В «тот раз» данную ошибку в СССР не осознали сразу даже после бомбардировок советских аэродромов 22 июня и в последующие дни приграничных сражений!

В «этот раз» в ходе учёбы лётного состава авиаполков СССР осенью/зимой и весной 40/41 года внимание командиров и рядовых летчиков руководством наших ВВС всячески подчёркивалось в официальных директивах и указаниях по тактике, что удары по вражески аэродромам (и оборона) имеют не меньшее значение. Специально акцентировалось внимание нам том, что, часто основной способ авиавойны – не воздушный бой!

Были организованы (в т. ч. и зимой) несколько десятков учений с участием на уровне бомбардировочных авиаполков по слаженному поиску-выходу на аэродромы- цели и их учебные бомбардировки, выявившие множество проблем, которые всячески старались хотя бы сгладить к 22 июня. Так же были проведены ранее упомянутые меры с усилением обороны своих аэродромов.

Главное управление ВВС (на основе «опыта другой войны») получила в своё непосредственное управление будущими боевыми действиями все виды авиации – не только дальнебомбардировочную, как ранее. Сухопутчики из округов уже «нарулили» действиями фронтовой, армейской и войсковой авиации в начале «той войны». А вот взаимодействие в виде представителей от ВВС в сухопутных войсках появились. И им были приданы приличные средства радиосвязи.

Данные меры, вкупе с упомянутыми ранее и позволили советским ВВС лучше пережить 22 июня и наносить больший (в разы) урон как вермахту, так и люфтваффе в последующие дни приграничных сражений.

Фронтовые фотокинокорреспонденты – там где удалось, отсняли первые кадры с уничтоженной в ходе боёв вражеской техникой и трупами немецких солдат. Их тут же отправляли сразу в Москву, для быстрейшего тиражирования «фронтовой кинохроники», которая через несколько дней начала демонстрироваться в кинотеатрах в Москве, а затем и по всей стране, поднимая дух граждан СССР. Также, оценив «взглядом из будущего» все плюсы и минусы, ныне не было запретов на фотографирование на фронте (с разрешения командиров). Как и не вводился запрет на ведение дневников. Хотя «на местах» часто было по разному. Шпиономания – это вполне себе распространённый и реальный факт. Но в любом случае, документальных кадров с фронта в «эту войну» с нашей стороны было в сотни раз больше.

Обе стороны захватили первых пленных. Их, как и в «тот раз» было больше наших, чем немцев. Но и тех были не единицы – а десятки в первый же день в одной только Прибалтике. После первичных допросов и сортировки в особых отделах НКВД их тут же увозили вглубь страны. И, как и в «тот раз», не обошлось без «эксцессов исполнителей» и расстрелов на месте захваченных в плен фашиков. За подобное наказывали, но без особого усердия.

Впрочем, даже у попаданца, имевшего среди своих крайне странных для советских сороковых «юродивых и/или антисоветских» воззрений толику пацифизма, подобное не вызвало бы особых моральных страданий, а только злорадство в духе «кто к нам с чем, тот от того и того…»

Фашистские концлагеря, террор на оккупированных территориях… - всё это было и на сей раз. Просто объём преступлений фашистов удалось совершить меньше по причине того, что размер территории СССР, попавшей под оккупацию, был значительно меньше и бесчинствовали немцы там меньшее время.

Но под финал войны они отличились сполна. За что у товарища Сталина снова, как и в момент первого рассказа попаданца, глаза заволокло кровавой дымкой вполне себе искреннего и праведного гнева и он отдал «тот самый приказ»… благо уже «было чем».